Из творений святителя Иоанна Златоуста
Для того я часто говорю о покаянии, чтобы ни грешник не отчаивался, ни праведник не думал высоко о себе. Праведник ты? Не падай. Грешник ты? Не отчаивайся. Если каждый день согрешаешь, каждый день кайся. Подобно тому, как в обветшавших домах, когда они сгниют, мы удаляем сгнившие части и заменяем новыми и никогда не оставляем подобных забот, так точно и ты, если обветшал от греха, обновляй себя покаянием. Но возможно ли, скажешь, спастись мне, покаявшись? Вполне возможно. Но я всю жизнь провел в грехах, и если покаюсь, то спасусь ли? Несомненно. Чем это можно доказать? Милосердием Владыки. Не на свое покаяние надейся. Разве твое покаяние может в самом деле очистить такие скверны? Если бы было одно только покаяние, тебе действительно следовало бы бояться; но так как с покаянием соединяется Божие милосердие, то надейся, потому что оно превосходит твою злобу. Многомилосерд Бог, настолько милосерд, что не пощадил даже Единородного, чтобы искупить неблагодарных рабов. Не говори мне: я совершил много великих грехов — как я могу спастись? Ты не можешь, Владыка твой может, и так изглаждает грехи, что не остается даже и следа их. С телами этого не может быть: как бы много ни старался врач, сколько бы лекарств ни прикладывал к ране, — только рана закроется, а шрам остается и наружным безобразием указывает на бывшую рану. Врач всевозможными средствами старается уничтожить и шрам, но оказывается не в силах, потому что ему противится и слабость природы, и бессилие искусства, и ничтожество лекарств. Когда же Бог изглаждает грехи, то не оставляет ни шрама, не попускает остаться и следу, но вместе со здоровьем дарует и благообразие, вместе с освобождением от наказания дает и оправдание, и делает согрешившего равным несогрешившему. Хотя бы у человека были тысячи ран, но если он покается и сделает что-нибудь доброе, Бог так изглаждает их, что не остается ни шрама, ни следа, ни знака грехов. Итак, что для тела язвы и лекарства, то же самое для души грехи и покаяние. Язва — грех; врачевство — покаяние. В язве гной; лекарство обладает силой очищать гной.<…>
Грех соединен со стыдом; покаяние сопряжено с дерзновением. Итак, сатана, зная, что с грехом соединяется стыд, который легко может оттолкнуть согрешающего, а с покаянием соединяется дерзновение, которое может привлечь кающегося, извратил естественный порядок, и стыд придал покаянию, а дерзновение — греху. В грехе он не допускает человеку стыдиться, потому что знает, что если грешник почувствует стыд, то убежит от греха; а в покаянии заставляет его стыдиться, зная, что стыдящийся не покается. Тот, кто раскаялся в совершенных грехах, хотя бы и не показал покаяния вполне соответствующего грехам, тем не менее получит воздаяние и за такое покаяние. Итак, тех, кем не овладел еще порок, увещаю не поддаваться ему, — потому что легче остерегаться от впадения в порок, нежели после впадения освободиться от него, — а тем, кто уже пленен и сокрушен, возвещаю полную надежду на спасение, если только они пожелают поспешить обратиться к покаянию. И добро, и зло, чем долее пребывают с нами, тем становятся сильнее. Так и дерево, только что посаженное в землю, вырывается без труда; а укрепившееся корнями в течение долгого времени — уже нет. И здание, только что утвержденное, легко ниспровергается, если его потревожить; а если оно хорошо укреплено, то доставляет много хлопот желающим разрушить его. И зверя бывает трудно выгнать из тех мест, где ему приятно было оставаться в течение долгого времени. <…> Как человек с вялой и беспечной душой, хотя бы получил много времени для покаяния, не сделает ничего великого и не примирит Бога с собою по причине своей беспечности, так, наоборот, человек с бодрой душой и пылающий ревностью, совершающий покаяние с великим старанием, может и в краткое мгновение истребить грехи, совершенные в течение многого времени. А как — послушай. Не трижды ли отрекся Петр? Не с клятвой ли в третий раз? Не убоявшись ли слов ничтожной служанки? Что же? Много ли времени нужно было ему для покаяния? Отнюдь нет. Напротив, в одну и ту же ночь он и пал, и восстал. После этого тяжкого падения — а нет другого греха, равного отречению — покаяние опять возвратило ему прежнюю честь, вверило ему управление церковью по всей вселенной, и — что всего важнее — показало нам, что он имел больше всех апостолов любви к Господу. <…> Итак, подумаем, какое бремя грехов имеет каждый из нас, и совершим равносильные дела человеколюбия, или лучше — гораздо большие, чтобы не только изгладились наши грехи, но чтобы наши милостыни были вменены нам и в правду. Если добрые дела не будут столь многочисленны, чтобы чрез них и сняты были обвинения, и некоторый остаток вменен был нам в правду, то никто нас не избавит от наказания. Навлекши на себя гнев человека, ты просишь и друзей, и соседей, и придверников, и расходуешь деньги, и тратишь дни на хождение и просьбы, и хотя бы оскорбленный тобою не раз, не два, а тысячи раз отверг тебя, ты не падаешь совершенно духом, а, напротив, делаешься еще настойчивее и умножаешь свои просьбы; а когда прогневан Бог всяческих, мы зеваем, предаемся беспечности и удовольствиям. Можем ли мы в таком случае когда-нибудь умилостивить Его? Не прогневляем ли, напротив, Его этим самым еще более? Ведь отсутствие скорби о грехах приводит Бога в большее негодование и гнев, чем самое совершение грехов. Не говори: я много согрешил и не могу призвать Бога, гневающегося на меня. <…> Хотя бы ты не был другом, хотя бы требовал не принадлежащего тебе по праву, хотя бы ты прожил и растратил отцовское наследство и долгое время был вдали от отеческого взора, хотя бы ты пришел к гневающемуся и негодующему на тебя (Богу), — только пожелай возвратиться, и ты получишь все и тотчас погасишь гнев и осуждение. В намерении положено у Бога, братия, долготерпеть грешникам. Он бывает милостив с двоякой спасительной целью: уготовляет чрез покаяние спасение самим грешникам и предуготовляет благодеяние для их потомков, которые будут преуспевать в добродетели. Бог, — повторю опять, — долготерпит, чтобы и сам грешник покаялся, и его потомкам не заключить пути ко спасению. <…>
Итак, никто, пребывающий в пороке, пусть не отчаивается; никто, пребывающий в добродетели, пусть не предается сну. Пусть не полагается слишком на себя ни этот последний, потому что часто и блудница может опередить его, ни первый пусть не отчаивается, потому что он может превзойти и совершенных. Когда мы возвращаемся к ревностной любви к Богу, Он не помнит уже прежнего. Бог не как человек. Если мы раскаемся, Он не укоряет за прошедшее и не говорит: зачем ты столько времени удалялся от Меня? Напротив, Он принимает нас с любовью, когда мы приходим к Нему, если только приходим как должно. <…> Потому и Исав не получил прощения, что не раскаялся как следовало: его слезы были слезами не покаяния, а обиды и гнева. Если же хочешь видеть истинное покаяние, посмотри на покаяние Петра после отречения. Так как он, вероятно, высоко думал о себе, сознавая, что любит Христа больше других, то, выйдя вон, плакал горько; а кроме того, подвергал себя после этого бесчисленным опасностям. <…> Кающийся должен не гневаться и не сердиться, а сокрушаться как виновный, как не имеющий дерзновения, как осужденный, который должен получить спасение по одной только милости, как человек, оказавшийся неблагодарным к благодетелю, отверженный и достойный бесчисленных наказаний. <…> Хотя бы ты тридцать восемь лет страдал недугом, как тот расслабленный, но если захочешь стать здравым, — никто не воспрепятствует; только пожелай восстать, только вступи на путь, ведущий сюда, и скоро достигнешь успеха; не заключай лишь дверей, не заграждай входа. Кратко настоящее время, невелик труд; но если бы даже он был и велик, то и в таком случае не следовало бы падать духом. Если ты не потрудишься этим прекраснейшим трудом покаяния, то в будущем мире несомненно испытаешь тяготу и мучительные труды иным образом. Если же и здесь, и там труд, то почему мы не избираем того, который приносит обильный плод и великую награду? Если Бог оказывает нам благодеяния, когда мы недостойны их, и милосердствует к согрешающим, то чего не достигнем мы, какими благами не насладимся, если отстанем от нечестия и будем идти стезей добродетели? Тех, кто имеет ум, привлекают к исполнению заповедей более благодеяния, нежели наказания. Итак, если еще прежде, чем мы показали что-нибудь доброе, лучше же сказать, когда совершили достойное наказания, Бог удостоил нас такого благодеяния, то после того, как мы станем признательны, воздадим Ему благодарность за полученные раньше блага и покажем перемену на лучшее, каких опять щедрот своих Он не удостоит нас? Если мы провинившихся рабов, когда они обещают исправиться, опять допускаем к себе и возвращаем на прежнее место, а часто оказываем им даже еще большее доверие, то тем более сделает так с нами Бог, если мы покажем покаяние, соответствующее грехам. И это видно из случившегося с блаженным Давидом. Он преткнулся и пал, стал виновен в прелюбодеянии и убийстве; но так как после падения он не остался лежать, а опять встал и с помощью Бога вооружился против врага, то и поборол его так доблестно, что и по смерти даже стал покровителем своих потомков. <…> Как в отношении к тем, которые обнаруживают благородство духа, Бог по присущей Ему благости отменяет свои приговоры, принимает кающихся и освобождает от угрожающего наказания, так, наоборот, когда Он обещает даровать или какие-нибудь блага, или время для покаяния, а видит, что получившие обещания стали недостойными, равным образом отменяет свои обещания. Не так преступно грешить, как оставаться в грехе. Для того ведь Бог и наперед оказывает нам благодеяния, и согрешивших опять удостаивает прощения, и наказаний тотчас не наводит, чтобы всеми средствами привлечь нас к покаянию — и благодеяниями, и долготерпением; а часто и наказаниями, которым Он подвергает одних, хочет побудить к покаянию других, чтобы, вразумившись страхом этих наказаний, они избежали их сами. Ты много согрешил? Остановись же, наконец, обратись на противоположный путь, воздай благодарение Богу, что Он не восхитил тебя (из среды живых) при самом совершении грехов, и не желай, чтобы тебе было дано еще время делать зло. Не говори: будет еще время, когда нужно обратиться. Многие похищены были смертью в то самое время, как предавались корыстолюбию, и отошли на явное мучение. Бойся, чтобы и тебе не подвергнуться тому же без всякой надежды на оправдание. Но многим, скажешь, Бог дал время раскаяться и в самой глубокой старости. Что же? Разве и тебе даст? Может быть, даст, — говоришь ты. Что за слова: «может быть», «иногда», «часто»? Подумай только, что дело идет о душе твоей; представь себе и противное, размысли и скажи: а что, если не даст? А что, — говоришь ты, — если даст? Положим, что и дал бы Бог; но немедленное обращение и безопаснее, и полезнее позднего. В самом деле, если ты уже начал его, то во всяком случае это для тебя полезно, получишь ли или не получишь отсрочку. Если же ты всегда откладываешь, то, может быть, за это самое не получишь. <…> Когда дело идет о душе, ты думаешь утвердиться на гнилых опорах, на «может быть», «иногда», «часто», и вверяешь себя неизвестному? Не неизвестному, — скажешь ты, — а Божию милосердию, потому что Бог милосерд. Хочешь ли знать, как благ наш Владыка? Пришел к Нему мытарь, исполненный бесчисленных пороков, и, сказав только: будьмилостивкомне (Лк. 18: 13), ушел оправданным. Что может сравниться с таким человеколюбием? Потому только, что он опечалился, Он простил грехи. А мы даже и этого не делаем, и тем особенно прогневляем Его. Он, умилостивляющийся малым, когда не видит и этого, справедливо гневается и подвергает нас величайшему наказанию, потому что это показывает крайнее небрежение. Кто когда-нибудь скорбел о грехах? Кто воздыхал? Кто бил в перси свои? Я не знаю никого. Люди без конца плачут об умерших рабах, о потере имущества, а погубляя каждый день душу свою, об этом мы и не думаем. Как же ты можешь умилостивить Бога, когда даже и не знаешь, что согрешил? Правда, — говоришь ты, — я грешен. Но это ты говоришь одним языком; скажи же сердцем, и вместе со словом воздыхай, чтобы тебе постоянно быть в добром настроении. Ведь если бы мы скорбели о грехах, если бы воздыхали о прегрешениях, то ничто другое не печалило бы нас, потому что эта скорбь отгоняет всякую печаль. Как птице, попавшейся в сеть, нет никакой пользы от крыльев, и она совершенно напрасно бьет ими, так точно и тебе нет никакой пользы от ума, если ты сильно пленен злой похотью. <…> Покаянием зовется не то, чтобы отстать только от прежних зол, но чтобы показать и дела добрые: уклоняйся, — сказано, — отзла, иделайдобро (Пс. 36: 27). Для здоровья нам недостаточно вынуть только стрелу, а требуется еще приложить к ране и лекарства. Случается, что иной, покаявшись, совершит многие и великие добрые дела, и между тем опять впадет в грех, равносильный этим добрым делам; и этого бывает вполне достаточно, чтобы ввергнуть его в отчаяние, как будто все созданное разрушено, и все труды его были напрасны. Этот помысел следует отогнать и подумать о том, что если мы не успеем заранее запасти добрых дел в мере, равной совершенным после грехам, то ничто не отвратит нашей полной и всецелой погибели. Теперь же (добрые дела), как бы крепкие латы, не допускают острой и губительной стреле делать свое дело, но, будучи сами рассечены ею, защищают тело от великой опасности… Итак, не то бедственно, чтобы сражаясь получить рану, но то, чтобы после поражения отчаиваться и не заботиться о ране. <…> Даже многие из отрекшихся от Христа по страху мучений опять вступали в борьбу и уходили украшенными венцом мученичества. Но если бы каждый из них после первого удара предался отчаянию, то не получил бы последующих благ. Да сподобимся же их все мы, благодатью и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа, Которому слава и держава во веки веков. Аминь.
Из творений святителя Иоанна Златоуста, архиепископа Константинопольского. Том 12, книга 2, слово 3 «О покаянии»
